Заключённых окружали конвойные с автоматами и почему-то молчащими, спокойными собаками на поводках. Поодаль стояли два спецавтомобиля — автозаки.
Вместе с Еленой по каким-то делам уезжали ещё несколько человек из местных, да несколько сошли на этой станции.
Этапников было раза в два больше, чем вольняшек.
Она так и не узнала, что Иван избил шныря по кличке Желатин. Тот подглядывал в специально сделанную дырочку, хоть и клятвенно заверял, мол, никакой дырки нет и в помине, а на него наговаривают всякие козлы.
Однако шнырь не только с большой охотой подглядывал, но ещё и мастурбировал при этом.
Ивану настучал другой шнырь. Сделал он это потому, что Желатин, по мнению шныря, спёр у него полпачки чая.
Желатин отправился в медчасть, а Никитин угодил в ШИЗО на пятнадцать суток. И все считали, что он ещё легко соскочил. А могли бы и срок накинуть.
В тесной камере на зарешеченном маленьком окне под потолком намёрз большой кусо к льда, стоял собачий холод. На стенах, покрытых «шубой», от дыхания кристаллизовался иней.
Летом же — наоборот, держалась невыносимая духота. От недостатка свежего воздуха арестанты теряли сознание.
Телогрейку и шапку у Никитина забрали, как и положено для содержащихся в штрафном изоляторе. Разрешалась только арестантская роба. Вместо нормальных валенок выдали полностью обрезанные, наподобие галош.
Сваренный из стальных полос лежак на день поднимали к стене и замыкали на замок, опуская только к ночи. Тогда выдавали дохлый матрац, через него чувствовался холод железа, и постельное бельё, больше похожее на портянки, до того оно было серым и затасканным.
Металлический стол и такой же табурет намертво прикручены к полу. Сидеть на табурете в такую холодину мог только самоубийца. Иван им не был. Он хотел вернуться домой и начать жить по-человечески, забыть навсегда этот ад.
Днём при ходилось сидеть на корточках, сжавшись в комок, сохраняя почти потерянное тепло и остатки сил.
И терпеть, терпеть, терпеть…
И так на протяжении пятнадцати суток.
Пайку давали уменьшенную и специально холодную.
На часовую прогулку не выводили. Да и сил на неё не имелось, хоть и предоставлялось такое право. Никитин не ходил, экономя силы, иссякшие на пятые сутки.
Впереди ждали ещё десять…
Елена уже давно приехала домой и написала об этом письмо, а её муж всё ещё отбывал в штрафном изоляторе назначенное наказание.
Как его выводили, Никитин почти не помнил. Как оказался в бараке отряда среди своих семейников [2 — В местах лишения свободы заключённые живут «семьями», когда несколько человек добровольно объединяются для взаимной поддержки во всём. Чем крепче, драчливее «семья», тем легче живётся её членам — семейникам.] — тоже. Те сразу дал и ему чифиря, кусочек сала с чёрным хлебом и принесённую со столовой пайку.
Выпив маленькими глотками чифирь, съев хлеб с салом и пайку, Иван рухнул на кровать, провалившись в черноту.
Утром при подъёме он не услышал команды и сразу не подскочил с кровати, за что получил ещё десять суток ШИЗО.
Ничего этого Елена так и не узнала.
//- * * * — //
Никитин нашёл временное пристанище на квартире у одного из тех самых корешей, что подставили его с угнанной тачкой. Очень не хотел Иван идти туда, но поразмыслив здраво, решил, что это наиболее приемлемый вариант.
Кореш, надо отдать ему должное, принял беглеца без вопросов. Жил он один в двухкомнатной квартире, поэтому проблем с местом не возникло.
К вечеру подтянулись двое других. Как водится, организовали стол из чего смогли, раздобыли литр мутной самогонки.
Иван расс казал им всё как есть, чем вызвал у дружков бурные эмоции одобрения.
Дальше завязался полупьяный разговор о том, как жить дальше, когда творится непонятно что, и дело, похоже, идёт к большой войне. Вон, ходят слухи, на Кавказе опять русских режут, оттуда беженцы повалили валом, а казаки только и успевают отбиваться от набегов почувствовавших безнаказанность горцев. Да и в самой Москве чёрте что творится, стреляют уже средь бела дня — полиция по бандюкам, те друг в друга, да и в полицейских, порой. Добропорядочные обыватели как с цепи сорвались, митингуют, орут с пеной у рта и бьют друг другу морды, аж загляденье.
Вот и нам самим надо урвать кусок побольше, пока есть такая возможность.
Иван благоразумно помалкивал, пока его дружки пьяно хорохорились, предлагая то банк нахрапом взять, то инкассаторскую машину, что ещё нет-нет, да и ездили по почти пустому городу. Вот только непонятно, возят они деньги или порожняком катают ся.
«Нет, я с этими бакланами ни на какое дело не подпишусь, — думал Никитин меланхолично. — Ни с ними, ни с кем другим. Мне хватит моих двух ходок и восьми лет вычеркнутых из жизни. Как вообще меня угораздило сегодня директора прессануть? Нажил себе головняк, а мог бы сейчас сидеть дома спокойно. Как там? Тихо, нет? Или уже ищут меня? Ладно, завтра всё узнаю. Лишь бы Ленка за собой никого не притащила по простоте своей душевной. С другой стороны, о каком спокойствии я мечтаю, когда денег почти не осталось, хата съёмная, платить надо, жрать что-то надо и детям, и мне с Ленкой? Вот как тут быть честным?»
Иван и предположить не мог, насколько был близок к истине, когда думал, что его, возможно, уже ищут.
В это самое время в их съёмной квартире четверо хмурых типов с волчьими глазами требовали у Елены выдать местонахождение мужа. Деньги они уже забрали. Вернее, женщина сама отдала их, как только один из типов приставил пист олет к голове её испуганного сына — семнадцатилетнего Романа, а второй мужик без труда обхватил своей лапищей худенькую шейку пятилетней заплаканной Виктории.
Елена со слезами умоляла отпустить детей и клялась, что не знает, где муж.
Один, видимо старший, сказал:
— Здесь не вся сумма. Где остальное?
— Муж взял…
— Ну, ничё, ничё, — зловеще произнёс главный. — Пообщаемся ещё с твоим мужем. Так где он?
— Не знаю я, Богом клянусь! Детей не трогайте…
— Ладно. Поверим пока. Двое останутся здесь, подождут твоего благоверного, а мы пока поищем его по своим каналам.
— А если он не придёт? — дрогнувшим голосом спросила женщина.
— Тем хуже для вас, потому как счётчик уже мотает, а должны вы двести кусков к концу этой недели, то есть, через три дня. Не отдадите, на следующей неделе будет уже четыреста.< br> — За что? — заплакала Елена.
— Ты совсем дура, что ли? — искренне удивился старший. — Твой мужик нахамил уважаемому человеку, напал на него, чуть не задушил, ограбил. А ты ещё спрашиваешь за что. Штраф это, если не по-другому не понятно.
— Так Иван своё взял, ему зарплату задолжали, — сквозь слёзы, выдавила женщина.
Старший посмотрел на неё с сожалением, как на умалишённую, и произнёс для своих, отвернувшись от глупой бабы:
— Да тут клиника конкретная.
Те хмуро, с превосходством сильных, ухмыльнулись.
Ночью Елена не спала. Она сидела в комнате рядом с кроватями спящих детей и через приоткрытую дверь слушала, о чём говорят двое на кухне. Но они разговаривали мало и о каких-то пустяках, совсем не касающихся её семьи.
Женщина горько думала о том, что правы те, кто говорит: чужие деньги счастья не приносят. В её случае они принесли только несчастье. Где теперь брать двести тысяч на штраф? У них сроду столько не было одной суммой. Ведь точно не успеют отдать, тут и к бабушке ходить не надо, как говорят. Поэтому долг удвоится, а это вообще какие-то запредельные деньги.
Что будет с Иваном? Опять посадят? Эти типы на полицейских не похожи. Могут вообще искалечить и даже убить.
А что будет с детьми и с ней самой?
Елена молча плакала, утирая слёзы кухонным полотенцем.
Утро ничего нового не принесло.
К этому времени женщина решила всё рассказать и пойти вместе с этими людьми на встречу с Иваном. Хитрить бессмысленно и очень опасно. Да и он вряд ли станет прятаться, как только узнает, что произошло. Нужно что-то делать. Пусть Иван повинится перед директором, прощения попросит. Авось, тот и простит. Ведь не со зла же муж совершил такой поступок.
Как она задумала, так и сде лала.
Оба типа среагировали сдержанно. Казалось, они вообще не способны испытывать каких-либо эмоций, кроме угроз в чей-то адрес.
Елена собиралась пойти на встречу с Иваном. Мысли о детях и их безопасности держали её в крайнем напряжении. Ни о чём другом думать женщина не могла. Она твёрдо надумала убедить мужа сделать всё, что скажут эти люди. Только бы с сыном и дочерью ничего не случилось!
Один из типов остался в квартире присматривать за ней и за детьми, пока она ходит к мужу. Второй ещё утром ушёл и передал своим подельникам, сидевшим в машине у подъезда, всё, о чём узнал.
